Фильм "Раскол", показ которого заканчивается в пятницу на российском телеканале "Культура", можно назвать и долгожданным, и даже запоздавшим. Долгожданным, ибо масштабное историческое полотно о событиях второй половины XVII века давно было востребовано как зрительской аудиторией, так и российским кинематографом. В 1970-90-е годы на экран вышло большое количество различных лент, посвященных XVII-XVIIIвекам ("Русь изначальная", "Михайло Ломоносов" и другие), но все они либо касались событий, предшествующих церковному расколу XVII века, либо обходили стороной "неприятную тему". 

Причина этого в том, что весь широкий контекст восприятия и обсуждения этих событий сформировался в XVIII-XIX веке в рамках официальной позиции Греко-Российской Церкви, боевым отрядом которой были штатные антистарообрядческие "миссионеры". Затем этот подход был воспринят практически в полном объеме исторической наукой, а в популярной форме - исторической романистикой. Запоздавшим сериал "Раскол" можно назвать и по той причине, что эпоха пересмотра старых идеологических схем, начавшаяся с "перестройкой" в 80-х годах ХХ века, логически должна была затронуть и события русского Раскола. Об этом многократно говорил в 70-80-х годах главный литературный наследник "традиции Аввакума" в ХХ веке русский писатель А.И. Солженицын. Вслед за Солженицыным многие писатели и общественные деятели из патриотического и русофильского лагеря указывали на необходимость исправить исторические ошибки, "восстановить справедливость". Однако этого сделано не было. Ни историческая романистика, более увлекавшаяся адюльтерами галантного века и "любовниками Екатерины", ни историческая наука, ни публицистика не обратились к теме Раскола, потому что, вероятно, просто не знали, как это сделать. 

Вышеуказанная неспособность русской мысли совладать с "проблемой Раскола" отражает не столько и не только слабость этой мысли, но и раздробленное, лишенное цельности самосознание русских людей, ставшее прямым результатом Раскола XVII века и событий, последовавших за ним. Травмированная Расколом мысль не смогла осознать сама себя.

Но вот фильм снят. Режиссер сериала Н.Н. Досталь неоднократно продекларировал свое объективистское предпочтение и нежелание быть записанным в "идеологизаторы" или сторонники какой-либо из полярных позиций в отношении Раскола. Произошла довольно ожидаемая вещь. Стремление представить события объективно, пусть и в художественном виде, привело к тому, что художественная реальность встала в противоречие с идейными схемами, разработанными в прошедшие столетия. Режиссера даже стали обвинять в "простарообрядческой" позиции, в противлении "церковной линии" и чуть ли не в обличении Московской патриархии. Парадоксальным образом в этих словах есть некоторая правда: пытаясь сказать правду, художник всегда попадает в сложную ситуацию с теми, кому эта правда не нужна или неудобна. В данном случае правда о Расколе оказалась неудобна консервативному имперскому сознанию, весьма популярному среди руководящего состава РПЦ МП. 

Впрочем, если отвлечься от этой очевидной коллизии, то остается вопрос: о чем снят фильм? Только ли о церковных спорах? Как известно, литературной основой фильма послужили три романа В. Бахревского, которые, впрочем, пришлось основательно перерабатывать для экранизации. В ходе переработки заметно пожертвовали художественной зрелищностью ради соответствия историческим реалиям. Романы Бахревского, весьма далекие от того, что было в действительности, обладают при этом некоторой внутренней цельностью и ярко выраженной тенденцией. Эту тенденцию можно было бы назвать ностальгически-романтической. Отчасти она сохранилась и в фильме - в виде определенной романтизации образа Алексея Михайловича и его сына царя Федора Алексеевича. Вопреки тому, что можно услышать, образ протопопа Аввакума, главного противника реформ, в фильме не романтизирован, а, напротив, подвергся, особенно в последних сериях, "объективистскому снижению". Помимо "оправдательной" романтизации Тишайшего царя, фильм поднимает ряд важных тем - прежде всего, гуманистической ответственности власти, борьбы за правду, тему "русского пути" и ряд других. 

Из всех этих тем тема ответственности власти – одна из самых значительных, и можно сказать, что эта тема центральна для фильма. И царь, и Патриарх проходят через испытание властью над людьми. "Киношный" Алексей Михайлович постоянно переживает раздвоение личности. С одной стороны, царь - благочестивый и милосердный христианин, с другой – грозный тиран, приказывающий резать языки, сжигать в срубах, искоренять раскол самым жестоким образом и т.п. Разрешения эта дилемма в фильме так и не получает. С точки зрения режиссера, власть в России, реализуя "проекты", неизбежно приводит к антигуманным и жестоким действиям. Важным в этом смысле является диалог царя с одним из его бояр, в котором царь признается, что "как человек" он хочет помиловать протопопа Аввакума, 14 лет сидящего в земляной яме на краю земли, но как царь же он этого сделать не может, потому что вся система пойдет вразнос. Аналогия с нынешними временами просматривается очень явная. Достаточно вспомнить многочисленные вопросы, обращенные правозащитниками к властям относительно судьбы Ходорковского и Лебедева. Ответы, как известно, давались именно в духе киногероя Досталя. Вероятно, это противоречие между христианским гуманизмом и "государственной нуждой" смутило телевизионные власти, перекинувшие сериал, который планировалось показать на общедоступном "Россия-1", на элитарный канал "Культура". 

Еще одна важная тема фильма – тема духовной свободы и связанного с ней исповедничества. Для этой темы такие герои, как протопоп Аввакум и боярыня Морозова, как нельзя лучше подходят. Герой Александра Короткова, знаменитый протопоп, изображен личностью, безусловно, харизматичной, обладающей огромной внутренней свободой, которую невозможно умалить ни ссылками, ни заточением, ни даже огненной казнью в срубе. Аввакум совершенно свободен, он - Божий человек: "А Бога не боитесь?". При этом Досталь не скрывает издержек такого харизматизма, или "огнепальности", главная из которых – ожесточение и воительность. В стремлении показать, что любая борьба в конце концов содержит элемент жестокости и утраты ясности зрения, режиссер пошел даже несколько дальше, чем это требовалось для создания цельного художественного образа. В конце сериала Аввакум говорит жестко без былого смирения, в отличие от своей протопопицы или соузников, дьякона Феодора и попа Лазаря.

Безусловной удачей фильма надо признать образ боярыни Морозовой, сыгранной Юлией Мельниковой. Боярыня Морозова, а также протопопица Анастасия Марковна – одни из самых ярких образов картины. В них выражается в сильнейшей степени тот русский дух, который заставил в свое время Некрасова написать поэму о русских женщинах. И то, что в случае с протопопом Аввакумом или другими героями сопротивления можно приписать мужскому куражу, мужицкому упорству, в случае женских образов как бы предстает в чистом виде как идея свободного служения правде, т. е. Христу, причем такого, которое не имеет жизненной альтернативы. 

Наконец, безусловной удачей нужно признать роль Патриарха Никона, блестяще сыгранную Валерием Гришко. В Никоне парадокс власти, вызывающей раздвоение у царя, решается в пользу абсолютного волюнтаризма. Никон Досталя выражает саму стихию власти, которая не считается с людьми, их мыслями, страданиями, чувствами во имя "великой идеи". Патриарх подчиняет все масштабным целям, которые вырастают не из жизни, а из умозрительных идей. Никон в сериале требует то немедленно идти походом на Ригу, то заключать договор с сомнительным Богданом Хмельницким, то ломать и крушить обычаи русского благочестия ради единения с заезжими греками. Получается, что в коллизии Раскола у Досталя выделяются два полюса: полюс консервативной правды и свободы, выражением которого становится протопоп Аввакум, и полюс абсолютной власти, реализующей масштабные, но бесчеловечные идеи. Между этими "правдами" находится царская власть, выразитель которой царь Алексей Михайлович, с одной стороны, заворожен никоновой магией власти, а с другой тянется к Аввакуму и символизируемой им правде. То, что он выбирает Никона, и становится трагедией Раскола. 

Какой же нравственный выход предлагается Досталем в фильме? Можно сказать, что, с одной стороны, альтернативы служению правде нет. Любая иезуитская логика служения "великой идее", без оглядки на людей, приводит к трагедиям. С другой стороны, установка Досталя сугубо гуманистическая. Когда идея сопротивления у протопопа Аввакума превращается в главный движущий мотор его действий, тогда его сердце ожесточается. Именно поэтому можно сказать, что идеальными героями стояния за правду в версии Досталя предстают женщины - боярыня Морозова и протопопица Анастасия Марковна, смиренно, но твердо несущие свой крест до конца. По логике режиссера, любая власть, реализующая идеальную программу и не обращающая внимания на чувства и страдания людей, обречена, как обречен Алексей Михайлович, как обречены его чахоточные дети. На смену им в конце фильма приходит торжествующий солдафон и западник, юный царь Петр Алексеевич, во главе своих потешных полков под барабанный бой марширующий по русской земле вперед, в светлое будущее коммунизма. 

Итак, фильм Досталя не об обрядах, не о церковной истории, а о трагической ловушке, в которую попадает постоянно российская власть, идущая вслед за сверхцелями и не обращающая внимания на "неизбежные жертвы", "издержки" - на людей, без которых она сама теряет свой смысл и превращается в тиранию.

Алексей Муравьев,

для "Портала-Credo.Ru"

http://www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=86277&topic=762