Участница одиночного пикета на молебне у храма Христа Спасителя в интервью «МН» рассказала об опыте противостояния толпе

«Выше закона может быть только любовь. Выше права — лишь милость. Выше справедливости — лишь прощение. Многое на свете имеет предел, но нет предела милосердию».

Эти слова, произнесённые Алексием II, были написаны на плакате, с которым Людмила Зинченко вышла на одиночный пикет к храму Христа Спасителя, где в это время проходил массовый молебен в защиту веры и поруганных святынь. Людмила рассказала «МН» о том, каково это — стоять одной с просьбой о прощении в толпе оскорбленных верующих.

— Почему именно эти слова вы написали на плакате?

— Смотрела фильм об одном из монастырей, где помогают бездомным, матерям-одиночкам. А эпиграфом к фильму были слова Алексия II. Они мне запомнились.

— Ваш пикет был в поддержку девушек из Pussy Riot?

— Не хочу называть это пикетом. Я же пришла на молебен и вместе со всеми участвовала в нем. Но при этом держала в руках плакат (что у нас определяется теперь как пикет). Хотя, разумеется, речь шла о девушках. У меня поступок участниц группы вызвал сначала недоумение и непонимание. Но после того как я поняла, что участниц панк-молебна действительно могут посадить на семь лет, встала на их сторону, решила, что нужно что-то делать. Выйти на улицу и выразить свое отношение к тому, что сейчас происходит в православном сообществе. Очень многие мои знакомые, которые относились к Церкви с сочувствием, сейчас отходят от нее. Для них РПЦ — это травля девочек из Pussy Riot и пыль в квартире патриарха. Не думаю, что сейчас, в сложный момент, они обратятся к православной вере и найдут в этом поддержку, как сделала я много лет назад.

— Вы, как фотохудожник, преподаватель фотографии и лауреат фотографических премий, можете определить панк-молебен в ХХС как проявление современного искусства?

— Не знаю, как оценивать. Время покажет. Может, это пиар группы, может, попытка отвлечь людей от политической ситуации, чтобы все забыли о нечестных выборах и обсуждали арест девушек и часы патриарха, а может быть, они были искренни. Знаю только одно: после этой акции верующие, да и не только, разделились на два лагеря, и пропасть между ними будет только увеличиваться. Меня поразил не панк-молебен группы, а реакция верующих на него. Неоправданная злоба, непонятная агрессия, несоизмеримая поступку девушек. Настолько поразила, что решила, нужно что-то сделать, выразить свое несогласие.

— Вы пришли на молебен одна?

— Принципиально пришла одна. Решила, так лучше. Не стала говорить об этом никому, не стала никого звать. Мне казалось, важно, чтобы на этот молебен пришла безоружная женщина одна, с плакатом, где написаны слова о милосердии.

— Вам не страшно было одной в толпе людей, которые не разделяют ваши взгляды?

— Страшно. Руки дрожали, когда держала плакат и разворачивала его. Думала, что меня примут за наркоманку или алкоголичку. А руки у меня от страха дрожали. Пришла не к оппонентам, не к врагам, а к своим, к братьям, с которыми в храме на службе вместе стоим.

— Как реагировали люди, которые собрались на молебен?

— Подошел священник и сказал, что у меня на плакате грамматическая ошибка. Забеспокоилась: проверяла, когда писала. Оказалось, что, по его мнению, нужно было написать не просто Алексий II, а Патриарх Алексий II. Тут же достала маркер и дописала. Одна очень благообразная женщина стала кричать: «Стоите тут, как прыщ». Другие не смотрели, а подходили и в глазах читалось только одно — ударить. Спрашивала: «Бить меня собираетесь? Какую щеку подставить?» Один ответил: «Сама сдохнешь». Кто-то вызывал меня на богословские споры, но не отвечала, чтобы не провоцировать. Один молодой человек, кажется из Петербурга, встал со мной рядом и все два часа так стоял, как будто охранял меня. Он сказал, что очень обрадовался, когда меня увидел, а еще рассказал, что недавно крестился, но теперь не уверен, что правильно поступил. Еще были люди, которые подходили и благодарили меня. Но я ни с кем долго не разговаривала, не видела в этом смысла.

— В чем был смысл вашего стояния с плакатом?

— Должна была туда прийти и там стоять. Чувствовала так. Еще хотела показать, что есть иные христиане, для которых Христос — это милосердие и прощение. Не такое прощение, мол, ползите к нам на коленях, молите, а мы, может, простим, а прощение без всяких условий. Церковная и светская власть всегда плотно взаимодействовали. Во все времена. Ничего с этой точки зрения оригинального сейчас не происходит. Печально, что обычные верующие люди слепо поддерживают церковные власти и всему верят. Думаю, причина в том, что христианство сейчас заменило для многих советскую идеологию. Многие православные слепо следуют доктрине, не понимая, что христианство — это долгий и трудный путь работы над своей душой. Изменение своей души. У меня лично ощущение на молебне были, как будто я нахожусь на митинге. От того, как патриарх Кирилл «заводил» толпу и во что превращались христиане, слушая его, иногда становилось жутко. Первое воскресенье после Пасхи называется Антипасхой. Так, вот, этот молебен для меня стал антипасхой в прямом смысле слова.

Дарина Шевченко

"Московские новости"

http://mn.ru/society/20120424/316375552.html